Академик С.В. Заграевский
О ВОЗМОЖНОСТИ ВВЕДЕНИЯ В НАУЧНЫЙ ОБОРОТ
И ВОЗМОЖНЫХ КОНТЕКСТАХ УПОТРЕБЛЕНИЯ ТЕРМИНА «РУССКАЯ ГОТИКА»
В ОТНОШЕНИИ АРХИТЕКТУРЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ КОНЦА XIII – ПЕРВОЙ ТРЕТИ XV ВЕКА
Опубликовано: Заграевский С.В. О возможности введения в научный оборот и возможных контекстах употребления термина «русская готика» в отношении архитектуры Древней Руси конца XIII – первой трети XV века // Архитектор. Город. Время. Материалы ежегодной международной научно-практической конференции (Великий Новгород – Санкт-Петербург). Вып. X. СПб, 2008. С. 48–59.
Аннотация
В наше время
термин «русская готика» обычно применяется к архитектурным стилизациям XVIII–XIX веков.
Академик С.В. Заграевский предполагает возможность
его непосредственного применения к древнерусскому зодчеству, современному
западноевропейской готике в период ее стилевой зрелости, т.е. в XIII–XV веках.
Светлой памяти А.И.Комеча,
введшего в современный научный оборот
термин «русская романика»
1.
В наше время термин «русская готика» обычно применяется к одному из архитектурных стилей конца XVIII века. Иногда (чаще всего с приставками «нео» и «псевдо») это обозначение можно встретить в отношении русской архитектуры конца XIX – начала ХХ веков.
Но в этой статье пойдет речь о древнерусском зодчестве, современном западноевропейской готике (в дальнейшем будем без оговорок называть ее готикой и понимать в наиболее употребительном контексте – как заключительный этап развития средневековой культуры Западной Европы; из всех многочисленных аспектов готики – общекультурного, архитектурного, богословско-догматического, изобразительного, музыкального и пр. – мы будем говорить лишь об архитектурном).
Согласно наиболее употребительной современной периодизации, временные рамки готики в зависимости от страны укладываются в диапазон с начала – середины XII века до начала – середины XVI века. Для нашего исследования будет вполне достаточно рассмотрения основных и наиболее бесспорных черт готики в период ее стилевой зрелости, т.е. в XIII–XV веках.
Соответственно, целью этого исследования является вопрос правомерности употребления термина «русская готика» применительно к XIII–XV векам. Иными словами, мы должны попытаться понять, пришла ли в архитектуру Древней Руси готика, и если да, то в какой степени и в каких формах.
А в качестве отправной точки для нашего исследования мы рассмотрим все шире и чаще употребляемый термин «русская романика».
Этот термин был еще в 1920-х годах предложен Ф.Халле применительно к белокаменным домонгольским храмам Северо-Восточной Руси1. В советское время он практически не использовался, так на подобную терминологию, прямо связывающую зодчество Древней Руси и Западной Европы, существовал негласный запрет.
В постсоветское время этот термин впервые употребил А.И.Комеч – в названии своего научного труда и без дополнительных оговорок, т.е. как некую безусловную данность2.
Однако, как показывал в специальном исследовании автор этой статьи3, этот термин на самом деле весьма условен, и его научное использование требует большого числа оговорок.
Пожалуй, основным признаком, определяющим «русскую романику», является строительство из гладкотесаного белого камня. Подавляющее большинство романских соборов и замков в сердце Священной Римской империи – Германии – были именно каменными, из кирпича там в это время строились только второстепенные постройки гражданского характера и небольшие провинциальные храмы. В Северной Италии романские храмы, как правило, возводились из кирпича, но либо были облицованы камнем (городской собор в Модене), либо такая облицовка предусматривалась, но по разным причинам сделана не была (собор Сан Амброджо в Милане) или была сделана не полностью (церковь Сан Микеле в Павии).
В Византии (за исключением некоторых ее окраин) строили из кирпича (плинфы) или в смешанной технике – «opus mixtum». Такой же – кирпичной или смешанной – была и строительная техника Киева, Новгорода, Пскова, Полоцка, Смоленска, Чернигова, Переяславля Южного, Владимира Волынского и всех остальных древнерусских земель, кроме Галицкой и Суздальской. В Галицкой земле белокаменное строительство началось на рубеже 1110-х и 1120-х годов4, в Суздальской несколько позже – в 1152 году5.
Второй важнейший признак романской архитектуры, нашедший воплощение в домонгольском зодчестве Северо-Восточной Руси, – скульптурный декор орнаментального и зооантропоморфного типов. Определимся и с этими терминами: в декоре зооантропоморфного типа, в отличие от декора орнаментального типа (аркатура, поребрик, орнамент), присутствуют изображения людей и животных6.
Еще один важный элемент романики – перспективные порталы. Их мы видим и в Галицкой, и в Суздальской землях.
Отметим, что в домонгольской архитектуре других древнерусских княжеств также имело место множество романских элементов: аркатурный декор (как в Софии Новгородской, соборах Антониева и Юрьева монастырей в Новгороде и мн. др.), лестничные башни (как в Софии Киевской, Софии Новгородской и мн. др.) общая «башнеобразность» (как в церквях Параскевы Пятницы на Торгу в Новгороде и Михаила Архангела в Смоленске), разноцветная отделка фасадов (как в Борисоглебской церкви в Гродно) и даже начатки базиликальности (как в ряде храмов Полоцкого княжества). Это еще раз подчеркивает условность термина «русская романика».
Есть и еще одна причина, почему мы даже применительно к Суздальской земле вправе использовать термин «русская романика» лишь условно. В Северо-Восточной Руси ни в домонгольское, ни в послемонгольское7 время не было построено ни одной базилики западноевропейского типа. Все храмы Ростова, Владимира, Твери и Москвы (за исключением некоторых бесстолпных, столпообразных и шатровых церквей) – крестовокупольные. По всей видимости, крестовокупольность была предписана канонической традицией русской православной церкви, но факт остается фактом: даже Успенский собор в Москве (1475–1479), внутреннее пространство которого решено в духе готических «зальных церквей», и лишенная алтарных апсид Троицкая церковь в Чашникове (XVI век) по общему архитектурному типу являются классическими крестовокупольными храмами.
Завершить разговор об условности термина «русская романика» можно цитатой из И.Э.Грабаря: «Нигде нельзя встретить ни одной церкви, собора, дворца или здания, которое могло бы быть принято за образец владимирских церквей. Можно найти только частности, но нельзя встретить в целом ничего тождественного»8.
Автор этой статьи неоднократно показывал9, что «русская романика» в Северо-Восточной Руси началась со строительством Юрием Долгоруким в 1152 году пяти белокаменных храмов, из которых до наших дней сохранились Спасо-Преображенский собор в Переславле и церковь Бориса и Глеба в Кидекше.
Юрий впервые начал использовать в Суздальской земле европейскую каменную технику. Орнаментальный декор «универсального» романского типа, встречающийся на множестве храмов Западной Европы (аркатура и поребрик – рис. 1, 2), был уже в Переславле (рис. 3) и Кидекше. В церкви Бориса и Глеба в Кидекше мы видим и перспективный портал.
Рис. 1. Одна из многих сотен европейских церквей с «универсальным» романским декором (деревня Оберреренбах, Бавария, XIII век).
Рис. 2. «Универсальный» романский декор на соборе в Шпейере (Шпайере).
Рис. 3. «Универсальный» романский декор на Спасо-Преображенском соборе в Переславле-Залесском.
Обращают на себя внимание и вытянутые вверх барабаны храмов Юрия, что в сочетании с относительно небольшим четвериком дает «башнеобразную» – вполне европейскую – форму постройки.
Небольшие размеры храмов
Долгорукого (по сравнению с романскими)
были жестко обусловлены «пределом надежности» белокаменного строительства.
Автор этой статьи показывал10, что почти все храмы, превышавшие
«предел надежности», определенный мастерами Юрия (внутреннее пространство
основного объема – не более
Неоднократно показав несостоятельность версии о влиянии на зодчество Юрия Долгорукого архитектуры Галича и Малопольши (как о приходе мастеров, так и о косвенных влияниях)11, мы были обязаны признать непосредственное влияние романской архитектуры Западной Европы. Точнее, ее наиболее сильного, наиболее централизованного и территориально близкого к Руси государства – «Священной Римской империи».
Согласно исследованиям автора12, прямым источником архитектуры Юрия Долгорукого являлся ключевой романский храм – императорский собор в Шпейере (это традиционное написание; более современное – Шпайер). Собор был построен в 1029–1106 годах (рис. 4, 5).
Рис. 4. Собор в Шпейере. Общий вид.
Рис. 5. Собор в Шпейере. План.
Рис. 6. Собор в Шпейере. Резной вал в крипте.
Все те аргументы, которые можно привести в качестве обоснования сходства малопольских, галицких и суздальских храмов (кладка стен и фундаментов, аркатурные пояса в сочетании с поребриком и резными валами), полностью применимы и к императорскому собору:
– на соборе в Шпейере (как и на множестве других романских храмов Западной Европы, и на суздальских храмах) мы видим аркатуру, поребрики (рис. 2) и резные валы (рис. 6);
– стены шпейерского собора, как и стены храмов Долгорукого, сужаются кверху уступообразно;
– цоколь императорского собора на большей части периметра представляет собой непрофилированный отлив (как в Переславле и Кидекше);
– бутовые фундаменты храма в Шпейере трапециевидны в разрезе и существенно шире стен, как и в Галиче, и в Суздале;
– способ обработки лицевых поверхностей блоков камня в Шпейере идентичен суздальскому (и существенно отличается от галицкого и малопольского);
– в средокрестии императорского собора реализована крестовокупольная схема с крестчатыми столпами;
– в крипте храма в Шпейере встречается специфическая орнаментальная резьба, аналогичная резьбе на Спасо-Преображенском соборе в Переславле-Залесском.
Исключительная общеевропейская значимость императорского собора в Шпейере и его хронологическая первичность относительно храмов Малопольши, Галича и Суздаля говорят о том, что сходство архитектуры всех перечисленных славянских княжеств имеет абсолютно убедительное обоснование – общие романские истоки.
Автор этой статьи также показывал13, что мастера, пришедшие к Андрею Боголюбскому от Фридриха Барбароссы, были приглашены еще Юрием Долгоруким во время его киевского княжения.
Подробно рассмотрев в специальном исследовании вопросы отсутствия на храмах Юрия зооантропоморфного скульптурного декора и появления такого декора на храмах Андрея, автор обосновал то, что Юрий в 1152 году еще не имел права украшать свои храмы скульптурным декором зооантропоморфного типа14. Все, что ему в это время позволяла церковь, – это «универсальный» романский орнаментальный декор «аркатура – поребрик – резной вал».
На основании того, что мастера по скульптурному декору были направлены Барбароссой еще к Юрию Долгорукому в бытность последнего великим князем Киевским (1155–1157 годы), автором обосновывался принципиальный факт: за недолгое время своего великого княжения Долгорукий успел добиться благословения церкви на введение зооантропоморфного скульптурного декора15.
Таким образом, все характерные черты того, что мы называем «русской романикой», появились в Суздальской земле исключительно благодаря Юрию Долгорукому. И зодчество Андрея Боголюбского было столь же закономерным, поступательным развитием воистину новаторского зодчества Юрия, как зодчество Всеволода Большое Гнездо – зодчества Андрея.
Таким было начало «русской романики». Свое развитие она получила при Андрее Боголюбском, когда на Руси работали мастера от Фридриха Барбароссы и когда в зодчестве Владимиро-Суздальской земли появились такие типично романские черты16, как:
– зооантропоморфный декор;
– пилястры с полуколоннами;
– аттический профиль цоколей;
– базы колонн с угловыми «рогами» («грифами», «когтями»);
– развитые перспективные порталы;
– трехчастные окна (как в Боголюбовской лестничной башне);
– аркатурно-колончатые пояса;
– кубоватые капители и пр.
Отметим, что на Западе в середине–второй половине XII века романика уже близилась к своему завершению и постепенно (в разных странах по-разному) переходила в готику.
Концом «русской романики» можно считать строительство последнего крупного домонгольского белокаменного храма – Георгиевского собора в Юрьеве-Польском (1230–1234 годы). В этом случае конец «романской эпохи» в зодчестве Северо-Восточной Руси приблизительно совпадает по времени с окончательным исчезновением романики на Западе. То, что хан Батый разорил Русь именно в то время, когда в Западной Европе произошел полный переход к готике, – конечно, случайность, но эта случайность оказывается полезной для нашего исследования.
2.
Подведем краткие промежуточные итоги: в домонгольском зодчестве Северо-Восточной Руси мы видим и романские строительные материалы, и романский декор, и ряд романских архитектурных приемов, и хронологическое совпадение с романикой, и (что, возможно, главное) прямые романские истоки.
Таким образом, термин «русская романика», несмотря на свою условность (о чем мы говорили в п. 1), является обоснованным и четко характеризующим определенную эпоху в истории архитектуры Северо-Восточной Руси.
Но состоялся ли переход от «русской романики» к «русской готике»?
Черты отличия готической архитектуры от романской рассмотрены в большом объеме литературы и интерпретируются достаточно широко. Поскольку для нас в данном исследовании важно понимание основных черт готики, а не изучение ее генезиса17, перечислим лишь основные и бесспорные:
– появление стрельчатой арки, увеличивающей высоту сводов и уменьшающей распор на стены;
– появление нервюрного каркаса сводов;
– разгрузка стен контрфорсами и аркбутанами;
– появление специфической каркасной конструкции, состоящей из двух диагонально пересекающихся арок и четырех боковых;
– вырождение трансепта и нартекса храмов;
– почти повсеместное наличие развитой хоровой части храмов и венца капелл;
– широкое применение пучков колонн;
– ощущение цельности внутреннего пространства храмов;
– ощущение легкости сводов;
– увеличение площади интерьера храмов;
– увеличение высоты сводов и общей высоты храмов;
– увеличение пролета сводов;
– подчеркнутая конструктивная ясность храмов;
– существенное улучшение освещения храмов за счет пробивки в разгруженных стенах широких окон, в том числе окна-розы в западном фасаде;
– пинакли, вимперги, краббы и прочие специфические детали архитектурного декора;
– усиление, по сравнению с романикой, общего впечатления «башнеобразности» (высокие башни-колокольни, декоративные башенки, шпили);
– более богатый, чем в романике, скульптурный декор.
О. Шуази писал: «Прогресс, отмечающий эпоху готики, выразится главным образом в окончательном и последовательном решении двойственной задачи: выкладки крестовых сводов и достижения их устойчивости. Готическая архитектура одолеет трудности выкладки применением нервюрных сводов, а проблему устойчивости решит введением аркбутанов.. История готической архитектуры – это история нервюры и аркбутана»18.
Важно также отметить, что готика и романика в Западной Европе имеют ряд черт сходства, из которых можно назвать:
– общую базиликальную композицию храмов;
– скульптурный декор зооантропоморфного типа;
– базовые элементы архитектурного декора (перспективные порталы, аркатура, орнамент и пр.);
– преимущественное строительство храмов из камня (из кирпича строились только второстепенные постройки гражданского характера и небольшие провинциальные церкви). На кирпич строители «знаковых» соборов перешли только во времена поздней готики, долгое время (не менее одного века) существовавшей параллельно с Возрождением;
– общее ощущение «высотности» архитектуры;
– наличие при соборах башен-колоколен;
– стремление строить храмы максимально возможных размеров, с максимально возможными пролетами сводов (конструктивные новшества готики позволили реализовать это стремление в большей мере).
3.
Теперь мы можем рассмотреть основной вопрос этой статьи: насколько существенными были в русской архитектуре «готицизмы», и позволяет ли их совокупность (а также совокупность прочих факторов) говорить о «русской готике».
Начнем мы с Северо-Западной Руси. Элементы романики и готики в архитектуре Новгорода и Пскова уже не первое столетие находятся в сфере внимания исследователей (например, эти вопросы рассматривали В.В. Суслов19, А.И. Некрасов20, К.К. Романов21, М.К. Каргер22, П.Н. Максимов23, Вл.В. Седов24).
Так, Вл.В. Седов отмечал25:
– романо-готические элементы на фасадах церкви Николы на Липне 1292 года (аркатура, крестообразные окна, керамические кресты);
– западноевропейские форму и размер кирпича церкви Николы на Липне;
– сомкнутые своды на нервюрах и крестообразные окна церкви Николы на Липне;
– готические формы, в дальнейшем во многом определившие развитие новгородского декора, в монастырской церкви Николы Белого (1312–1312 годы) – в частности, перспективные порталы со стрельчатыми перемычками;
– готический стрельчатый северный портал церкви Федора Стратилата 1360–1361 годов (далее без уточнения даты речь будет идти об этой церкви Федора Стратилата) с уступчатым обрамлением без импостов, отделяющих архивольт от вертикальных тяг (эта яркая готическая деталь появляется еще в новгородской архитектуре первой половины XIV века);
– северный уступчатый портал со стрельчатым завершением новгородской церкви Благовещения на Городище (1342–1343 годы);
– закладные кресты, применявшиеся в новгородском зодчестве (в частности, в церквях Спаса на Ковалеве 1345 года и Федора Стратилата);
– круглые ниши между бровками окон на барабане и в верхней части средней трети западного фасада церкви Федора Стратилата;
– близкое сходство декора апсиды церкви Федора Стратилата и апсид многих романских храмов Западной Европы (на это обращал внимание еще П.Н. Максимов26);
– наличие в Новгородской и Псковской землях нескольких памятников, в которых отразился переходный романо-готический стиль (в частности, Вл.В.Седов называл церковь Рождества в Порхове (около 1300 года), имеющую композицию, непосредственно связанную с церковью Николы на Липне);
– наличие в храме Рождества в Порхове щелевидного окна в среднем уровне северного фасада, помещенного в пятигранную нишу с треугольным верхом, и композиции из двух пятигранных ниш и одной квадратной, поставленной на ребро над другими, на западном фасаде. Эти пятигранные ниши с треугольным верхом, по Вл.В. Седову, заимствованы из архитектуры Ливонии XIII века, подобные ниши есть на западном фасаде церкви в Ридала, в интерьере здания XIII века в Риге и в церкви Екатерины первой половины XIV века на острове Муху (Моон); такую же форму имеют окна церкви Михаила Архангела 1339 года в Пскове и Никольского собора (около 1341–1349 годов) в Изборске, находящиеся в русле новгородской архитектуры первой половины XIV века;
– формы переходного, романо-готического, стиля в соборе Рождества Богородицы Снетогорского монастыря под Псковом (1310–1311 годы), который воспроизводит типологию собора Мирожского монастыря XII века и этим продолжает архаизирующую линию, присутствующую, по Вл.В.Седову, в церкви Федора Стратилата 1292–1294 годов в Новгороде (по верху барабана проходит аркатурный пояс из арочек с треугольным завершением, напоминающих по форме нишки храма в Порхове и ниши храмов Ливонии XIII–XIV веков). Этот фриз имеет романо-готическое происхождение; в качестве источника этого фриза, кроме пятигранных ниш, Вл.В.Седов называл стрельчатую аркатуру, проходящую по верху боковых фасадов среднего нефа церкви Симеона в Валмиере (Вольмаре) конца XIII века. В этой аркатуре арочки на консолях имеют очень небольшую стрельчатость, а сама аркатура как бы завершает прясла, образованные узкими лопатками;
– аркатуру с полуциркульными арочками на барабане Никольского собора в Изборске;
– готические элементы в архитектуре церкви Спаса на Ковалеве – в частности, пятигранное окно жертвенника, стрельчатая ниша над южным порталом, тип звонницы;
– знакомство с готической фасадной декорацией XIV века памятников Новгорода и Пскова середины XIV века – в частности, Троицкого собора 1365–1367 годов.
Подводя итоги этим исследованиям, Вл.В. Седов писал следующее:
«Романо-готические формы не составляют стиля в архитектуре Северо-Западной Руси конца XIII – начала XIV в.: это отдельные декоративные элементы, лишь частично «замещающие» собой собственно новгородские или смоленско-новгородские. Вместе с тем само появление западноевропейских декоративных форм имеет очень большое значение: романо-готические и, позднее, готические формы станут для Новгорода (для Пскова в гораздо меньшей степени) фактором, определяющим направление развития фасадной декорации в сторону наполнения плоскости стены отдельными формами, организованными в орнаментальные композиции. Этот принцип, пришедший в Новгород из довольно провинциальной архитектуры Ливонии, в церкви Николы на Липне проявился впервые. Почти одинаковое отношение к фасадной плоскости и массиву нерасчлененной стены в домонгольской архитектуре Новгорода и в архитектуре Ливонии позволило новгородцам свободно использовать отдельные формы, не меняя тектоники фасада. При этом конструктивного влияния западноевропейской архитектуры мы практически не видим: своды палаток церкви на Липне являются исключением, принятым в единичном памятнике и тут же оставленным мастерами. Основная же структура храма, его тип продолжали оставаться новгородскими и развивались и в дальнейшем в русле архитектуры византийского мира»27.
Таким образом, Вл.В. Седов (как и все другие вышеперечисленные исследователи зодчества Северо-Запада) не допускал настолько существенного влияния готики на архитектуру Новгорода и Пскова, чтобы можно было хотя бы условно говорить о «русской готике» в отношении Северо-Западной Руси.
Учитывая то, что в Западной Европе готика являлась продолжением и развитием романики, а о «русской романике» в отношении новгородских и псковских храмов речь идти не может, мы обязаны полностью согласиться с Вл.В. Седовым.
4.
Но, как мы показали в п. 1, в отношении домонгольского зодчества Северо-Восточной Руси мы вправе говорить о «русской романике». Можем ли мы использовать термин «русская готика» для хотя бы условного общего обозначения архитектуры Ростова, Твери и Москвы конца XIII – первой трети XV века?
Для подробного рассмотрения этого вопроса имеются серьезные основания.
Во-первых, в конце XIII – первой трети XV века возможность внешних влияний на архитектуру Северо-Восточной Руси (потерявшей государственную, но не духовную самостоятельность) могла состоять из очень небольшого количества вариантов:
– абсолютно неразвитой архитектуры монголов, способных лишь принести некоторые отзвуки зодчества Средней Азии;
– архитектуры арабского Востока, весьма далекого от Руси и территориально, и религиозно;
– архитектуры предельно ослабленной Византии;
– архитектуры византийских окраин (например, Балкан), находящихся в еще более катастрофическом положении, чем сама Византия;
– колоссальных архитектурных достижений готики, за которой стояла вся мощь государств Западной Европы.
В этой статье вряд ли место общекультурологическим рассуждениям о том, насколько уровень развития Западной Европы в XIII–XV веках превышал уровни развития других стран (а также общефилософским рассуждениям о том, насколько вообще возможно говорить об уровнях развития). Посмотрим на крупнейшие готические соборы во Франции, Германии и Англии (к примеру, на Нотр-Дам, Кельнский собор или Вестминстерское аббатство), сопоставим их с современной им архитектурой других частей света (Руси, Волжской Болгарии, Балкан, арабского Востока и пр.), и никаких аргументов из иных областей знаний нам не потребуется.
Оказавшись после Батыева нашествия «улусом» Орды, Русь перестала рассматриваться европейскими дворами как равноправный партнер28, что никак не могло устраивать великих князей – прямых потомков таких монархов мирового масштаба, как Ярослав Мудрый, Всеволод Ярославич и Владимир Мономах.
Византия после разгрома в 1204 году не являла собой сколь-нибудь значимой силы на политической арене (так, в 1371 году император Иоанн Палеолог был арестован во Франции за неуплату личных долгов венецианским купцам29). Значит, все надежды на возвращение Руси в «мировое цивилизованное сообщество» были связаны только с Западной Европой.
Не будем забывать и о сближении православной и католической церквей в рамках подготовки Флорентийской унии 1439 года. Насколько тесным было это сближение – вопрос спорный и выходящий за рамки настоящего исследования, но, как минимум, дискуссии об объединении в это время велись достаточно интенсивно, а связанные с ними контакты представителей различных церквей облегчали взаимопроникновение элементов культовой архитектуры.
Тем не менее, сразу заметим, что речь ни о прямом, ни об опосредованном (например, через Балканы30) воспроизведении на Руси готики идти не может – архитектура послемонгольской Северо-Восточной Руси является абсолютно органичным продолжением домонгольского зодчества Владимиро-Суздальской земли.
Но если рассматривать какие-либо архитектурные влияния (что и является целью настоящего исследования), то прежде всего, конечно, готические.
Во-вторых, у гипотетической «русской готики» выявляются очень четкие временные рамки:
– Батыево нашествие и последовавший за ним полувековой перерыв в каменном храмовом строительстве Северо-Восточной Руси практически совпали с повсеместным и окончательным переходом от романики к готике на Западе;
– феодальные войны времен Василия Темного и связанный с ними сорокалетний перерыв в каменном храмовом строительстве Северо-Восточной Руси практически совпали с повсеместным переходом от готики к Ренессансу в Италии, откуда позднее – при Иване III и Василии III – приглашались мастера, принадлежащие культуре Возрождения.
Таким образом, гипотетическая «русская готика» укладывается в период с конца XIII века до первой трети XV века.
В Приложении приведены храмы, построенные в Северо-Восточной Руси в это время (для нашего дальнейшего исследования важно отметить, что все перечисленные церковные здания были выстроены из белого камня). Мы видим, что храмы, сохранившиеся до нашего времени (либо те, об архитектурном облике которых мы можем иметь хотя бы ориентировочное суждение) типологически, стилистически и хронологически можно разделить на две группы:
– конец XIII – первая треть XIV века – так называемая «эпоха амбициозной экономии»31, характеризующаяся грубой белокаменной кладкой, наличием в ряде бесстолпных храмов угловых пристенных опор, коническими переходами от подпружных арок к барабанам. Это церковь Рождества Богородицы в Городне, церковь Зачатия Иоанна Предтечи на Городище в Коломне, Никольская церковь в Каменском. Наше представление об этой эпохе также дополняют сохранившиеся нижние части церкви Бориса и Глеба в Ростове, первого Успенского собора и церкви-колокольни Иоанна Лествичника в Москве, подклет и чертеж Старо-Никольского (ныне Петропавловского) собора в Можайске32.
– конец XIV – первая треть XV века – возвращение к домонгольской строительной технике (хотя и на качественно новом уровне). Храмы характеризуются гладкотесаной белокаменной техникой и общей «пирамидальностью», достигавшейся благодаря скошенным стенам либо пониженным угловым компартиментам. Это Успенский собор «на Городке» и собор Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде, Троицкий собор в Троице-Сергиевой Лавре, Спасский собор Андроникова монастыря. Представление об архитектуре этой эпохи также дают сохранившиеся подклет Благовещенского собора, первый ярус церкви Рождества Богородицы в Москве, стена церкви Иоакима и Анны в Можайске, фундаменты и нижние ряды кладки Архангельского собора, церкви Николы в Старице, Богоявленского собора «за торжищем» в Москве.
Мы видим два периода, которые в случае принятия термина «русская готика» можно будет называть ее становлением и ее расцветом.
О конце гипотетической «русской готики» мы уже говорили: это приход на Русь (после длительного прекращения каменного строительства в середине XV века) итальянских мастеров, принадлежащих культуре Ренессанса (Аристотель Фиораванти, Алевиз Фрязин «Старый», Алевиз Новый, Бон Фрязин и др.). «Инерция» готики в их московском строительстве еще была значительной. В частности:
– были использованы многие восходящие еще к романике древнерусские архитектурные приемы (внешние формы, аркатура, перспективные порталы, полуциркульные арки и пр.)33;
– в Успенском соборе Фиораванти имел место отмеченный С.С.Подъяпольским «готицизм» – «зальность» интерьера34;
– готические элементы присутствовали и в гораздо более поздних зданиях – в частности, в церкви Вознесения в Коломенском и соборе Покрова на Рву35.
Но все же в строительстве итальянских мастеров на Руси речь могла идти только о «готицизмах», но не о готике – как известно, сам термин «готика» принадлежит итальянцам XV–XVI веков, имеет изначальный негативный контекст и означает «искусство готов», т.е. «варваров».
Следовательно, последние храмы, которые мы можем хотя бы условно отнести к «русской готике», были построены не позднее первой трети XV века.
Таким образом, гипотетическая «русская готика» имеет определенную политико-экономическую мотивацию, однозначные хронологические рамки и четкую периодизацию.
Но вправе ли мы вообще принять этот термин? Какие есть архитектурные аргументы «за» и «против»?
5.
Начнем мы с архитектурных аргументов «против», так как они более явно выражены и менее спорны, иначе бы термин «русская готика» в отношении зодчества Древней Руси уже давно был предложен исследователями.
Во-первых, как мы уже говорили в п. 1 при рассмотрении термина «русская романика», в Древней Руси не было построено ни одной базилики.
Во-вторых, в начале XIV века с древнерусских храмов исчез скульптурный декор зооантропоморфного типа. Причины этого исчезновения лежали вне архитектуры (автор в специальных исследованиях показывал, что имел место прямой запрет церкви на этот тип декора36), но факт остается фактом: один из основных признаков готики – богатейший скульптурный декор – в храмах Северо-Восточной Руси был представлен только орнаментальными поясами и лиственными капителями.
В-третьих, в Успенском соборе «на Городке» в Звенигороде, Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры и церкви Иоакима и Анны в Можайске внешние лопатки не соответствуют столпам; внутренние лопатки во всех четырехстолпных храмах конца XIII – первой трети XV веков, за исключением собора Андроникова монастыря, вообще отсутствуют. Это противоречит «готической» конструктивной ясности и подчеркивает то, что стены храмов Северо-Восточной Руси этого времени, в отличие от стен готических соборов, по-прежнему являлись основным несущим элементом.
В-четвертых, в зодчестве Северо-Восточной Руси отсутствуют стрельчатые арки. Это имеет объяснение (в крестовокупольном храме на стрельчатую арку невозможно поставить тяжелый барабан), но мы обязаны независимо от причин констатировать факт: «готических» стрельчатых арок на Руси не было.
В-пятых, окна современных европейской готике древнерусских храмов очень узки. Возможно, это объясняется тем, что все известные нам храмы этого времени находились в крепостях и при необходимости должны были играть роль «главных башен» (соответственно, с окнами-бойницами)37, но независимо от возможных причин узость окон не соответствует принципам готики.
В-шестых, в архитектуре Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века прослеживается тенденция к исчезновению из храмов хор. Для готики же хоры остаются характерной чертой (более того, хоровая часть готических храмов по сравнению с романскими обычно более развита).
В-седьмых, важнейшим отличительным признаком древнерусских храмов является цельность внешнего вида основного объема38. Это еще более-менее характерно для романики (и то не для всей – например, «знаковый» романский собор в итальянском городе Модене такого впечатления не производит), но никак не для готики, где основной объем храмов буквально «тонет» среди контрфорсов и аркбутанов.
В-восьмых, с храмов Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века практически исчезли характерные для «русской романики» пучковые пилястры (они есть только на звенигородском Успенском соборе «на Городке»). В готике же «пучковость» колонн и пилястр по сравнению с романикой, наоборот, постоянно развивалась.
В-девятых, как мы видели в п. 1, «русская романика» имеет прямые истоки в Западной Европе. В гипотетической «русской готике» прямых западноевропейских истоков мы назвать не можем.
Это были архитектурные аргументы «против русской готики». Что же можно сказать «за»?
6.
Во-первых, все храмы Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века построены из «европейского» материала – белого камня. В это время страна, едва успев оправиться после Батыева нашествия, в условиях усугубленных татарскими вмешательствами княжеских междоусобиц переживала серьезные экономические проблемы, но при этом белый камень, в несколько раз более дорогой, чем плинфа39, оставался единственным строительным материалом (естественно, не считая дерева).
Во-вторых, в конце XIII – первой трети XV века имело место постоянное стремление древнерусских мастеров к «высотности» и «башнеобразности» храмов. Подтверждений этому несколько:
– храмы Северо-Восточной Руси этого времени приобрели более «высотные» пропорции по сравнению с «русской романикой»40;
– скошенные внутрь («пирамидальные») стены и барабаны в храмах Звенигорода и Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры, пониженные угловые компартименты в соборе Андроникова монастыря создали ощущение уменьшения масс здания с высотой, т.е. перспективно подчеркнули «высотность»;
– в 1329 году в Москве была построена столпообразная церковь Иоанна Лествичника «под колоколы» (см. Приложение);
– в храмах появились повышенные подпружные арки, подчеркивающие «высотность» интерьеров храмов.
Так, в отношении тенденции постоянного увеличения «башнеобразности» храмов в XII – начале XIII века (от Спасо-Евфросиньевской церкви в Полоцке до Георгиевского собора в Юрьеве-Польском) Г.К.Вагнер писал: «Не исключено, что если бы развитие «высотной» архитектуры не было прервано ордынским вторжением, то Русь узнала бы нечто родственное готике. По крайней мере, готические элементы в храмах «башнеобразного» типа имеются»41.
В-третьих, характерное для готики стремление к увеличению и «зальности» внутреннего пространства храмов нашло отражение в ряде черт архитектуры Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века:
– столпы за редкими исключениями (Успенский собор «на Городке») стали тоньше, чем во времена «русской романики», и лишились закрестий;
– из храмов (за исключением собора Андроникова монастыря) исчезли внутренние лопатки. Отсутствие последних увеличивает пространство интерьера (хотя, как мы показали в п. 5, уменьшает «готическую» конструктивную ясность и не позволяет разгрузить стены);
– в период становления гипотетической «русской готики» появились бесстолпные храмы с угловыми пристенными опорами – конструктивным решением, позволявшим в рамках крестовокупольной системы увеличить подкупольное пространство и укрепить стены («Городищенская» церковь в Коломне, Никольская церковь в Каменском – рис. 7);
Рис. 7. Никольская церковь в Каменском. План.
– в целях расширения подкупольного пространства между подпружными арками и барабаном в ряде храмов конца XIII – начала XIV века (церковь Рождества Богородицы в Городне, Никольская церковь в Каменском, Старо-Никольский собор в Можайске) устраивался конический переход, который позволял сделать барабан более тонким и легким и также увеличивал подкупольный квадрат (рис. 8);
Рис. 8. Никольская церковь в Каменском. Разрез.
– у Богородице-Рождественского собора Саввино-Сторожевского монастыря и Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры стены наклонены внутрь, создают весьма устойчивый «пирамидальный» силуэт постройки и фактически являются контрфорсами сами для себя (рис. 9). Это также позволило существенно расширить подкупольный квадрат;
Рис. 9. Троицкий собор в Троице-Сергиевой Лавре. Чертеж В.И.Балдина.
– у собора Андроникова монастыря роль контрфорсов играют пониженные угловые компартименты (рис. 10). Конструкция была настолько надежной, что дополнительное укрепление стен деревянными связями не понадобилось (а такие связи были и в звенигородских храмах, и в Троицком соборе).
Рис. 10. Собор Андроникова монастыря. Реконструкция автора.
В-четвертых, в интерьере Троицкого
собора Троице-Сергиевой Лавры реализован уникальный прием, позволивший сделать
пространство более «воздушным»: чтобы скошенные стены и столпы не «давили» на
находящихся в храме людей, до высоты около
В-пятых, для зодчества Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века характерен ряд «готических» архитектурных приемов (многие из них восходят еще к романике):
– перспективные порталы килевидной формы с «дыньками»;
– аттический профиль цоколей;
– базы с угловыми «когтями» и пр.
В-шестых, хотя в архитектуре Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века и отсутствовали стрельчатые арки, но появились характерные «стрельчатые» силуэты:
– барабаны стали обрабатываться килевидными кокошниками, создающими «готические» силуэты храмов (на основании анализа древнерусских изображений и результатов археологических исследований автор этой статьи показывал, что такие кокошники первоначально имели Георгиевский собор в Юрьеве-Польском42, церковь Рождества Богородицы в Городне Тверской области43, Старо-Никольский собор в Можайске44, первый Успенский собор в Москве45).
– как показывал автор этой статьи в специальном исследовании46, в конце XIII века, когда возможности «высотности» в крестовокупольном каменном строительстве были исчерпаны, над куполами стали возводить высокие деревянные каркасы и устраивать луковичные главы. Такие главы создавали общее впечатление «стрельчатости» (в частности, собор Андроникова монастыря мы реконструируем именно с луковичной главой – см. рис. 10);
В-седьмых, в интерьере Успенского собора «на Городке», церквей Рождества Богородицы в Городне и Москве есть ряд типично готических ниш (рис. 11 и 12); Н.Н. Воронин даже предполагал, что в них находились характерные для католицизма скульптурные композиции47. Форма этих ниш перекликается с формой оконных проемов (рис. 13, 14)
Рис. 11. Готические ниши на средневековом здании в Динголфинге (Германия).
Рис. 12. Церковь Рождества Богородицы в Городне. Завершение ниши в стене алтаря.
Рис. 13. Церковь Рождества Богородицы в Городне. Окна в апсидах.
Рис. 14. Церковь Рождества Богородицы в Городне. Окно в восточном прясле южной стены.
В-восьмых, на западных фасадах церкви Рождества Богородицы в Москве и Успенского собора в Звенигороде наличествуют по два круглых окна с многолопастными обрамлениями – миниатюрные копии готических роз (рис. 15, 16).
Рис. 15. Церковь Рождества Богородицы в Московском кремле. Миниатюрное окно-роза в западном фасаде.
Рис. 16. Успенский собор «на Городке» в Звенигороде. В верхней части центрального прясла западного фасада – миниатюрное окно-роза.
В-девятых, хотя у зодчества Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века и отсутствуют прямые западноевропейские истоки, но оно явилось прямым развитием «русской романики», – так же, как готика стала развитием романики на Западе.
7.
Итак, в пп. 5 и 6 мы рассмотрели объективные архитектурные аргументы «за» и «против» употребления термина «русская готика». Какие выводы могут следовать из них?
Здесь необходимо сделать существенную методологическую оговорку, связанную с целью введения в научный оборот терминов «русская романика» и «русская готика».
Если эта цель определена как общая характеристика того или иного архитектурного направления вне зависимости от контекста, то нас при использовании подобных терминов ждет существенное огрубление методологии48. Но если этой целью является выделение ряда строго определенных архитектурно-стилевых признаков и сопоставление в соответствии с ними, то подобная терминология вполне применима49.
А полезность введения в научный оборот и определения контекста терминов «русская романика» и «русская готика» подтверждается нижеследующими положениями.
Во-первых, существует серьезная проблема, связанная с позиционированием древнерусского зодчества в истории мировой архитектуры.
Дело в том, что зодчество Византии стереотипно воспринимается как самодостаточное, «коренное» явление, а зодчество Древней Руси, начиная с Десятинной церкви, – как «отпочковавшееся» от него направление. Неизбежным следствием такого подхода стало восприятие всего древнерусского зодчества в мировом контексте как «окраинного» и «провинциального». Во всяком случае, среди зарубежных специалистов по истории архитектуры преобладает именно такая точка зрения.
Но на самом деле влияние Византии на архитектуру Древней Руси было определяющим лишь до начала–середины XII века, а затем, как мы показали в п. 1, на Русь пришла романика. Дальнейший генезис древнерусской архитектуры был определен уникальным сплавом византийских канонических традиций (прежде всего крестовокупольности), с одной стороны, и романики, а затем и готики, с другой стороны (см. п. 4). Г.К Вагнер даже писал (хотя и в отношении древнерусской архитектуры более позднего времени – XVI века), что романо-готические реминисценции использовались как «своего рода антивизантийское средство»50.
А наличие не одного, а двух базовых истоков древнерусской архитектуры позволяет говорить о ней не как о «поздней провинциальной Византии», а как о самостоятельном феномене общемирового значения.
Значимость первого истока – византийского – в комментариях вряд ли нуждается, этот вопрос в истории архитектуры детально проработан51. А значимость второго истока – западноевропейского – по идеологическим и политическим причинам целенаправленно принижалась и замалчивалась как в дореволюционное время (в соответствии с догматом «православие, самодержавие, народность»), так и при советской власти.
Соответственно, наша текущая задача – максимально акцентировать внимание на втором истоке, в том числе и при помощи соответствующей историко-архитектурной терминологии.
Во-вторых, в соответствии с имеющей место в последние десятилетия «глобализацией» истории архитектуры термины «русская романика» и «русская готика» в любом случае будут применяться все шире и чаще, причем, возможно, даже без кавычек. Следовательно, обозначить допустимые рамки их употребления – наш научный долг.
О «русской романике» мы подробно говорили в п. 1. Что же касается «русской готики», то, как мы отмечали в п. 4, речь ни о прямом, ни об опосредованном (например, через Балканы) воспроизведении на Руси готики идти не может: готика – цельный архитектурно-художественный стиль, ограниченный рамками западноевропейской цивилизации, и архитектура Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века ни в коем случае не относится к готике и является абсолютно органичным продолжением домонгольского зодчества Владимиро-Суздальской земли.
Но если речь идет об условном обозначении ряда определенных черт (см. п. 6) зодчества Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века, тесно связанных с предшествовавшей «русской романикой», – тогда термин «русская готика» видится вполне правомерным.
Естественно, употребляя этот термин, нельзя забывать о том, что он весьма условен (еще более условен, чем «русская романика»). Колоссальные экономические трудности, переживаемые страной и народом во времена усугубленной княжескими междоусобицами зависимости от Орды, не могли не отразиться на архитектуре – «зеркале эпохи». Экономить приходилось на всем, в том числе и на каменном строительстве, и ждать развитых готических форм от древнерусских мастеров этого времени, конечно же, невозможно.
Но архитектура, как и искусство, живет по своим законам, и те или иные его достижения отнюдь не связаны ни с размерами и архитектурным стилем памятников, ни с количеством вложенных средств и временем, затраченным на их создание.
Не будем забывать и о том, что русские мастера конца XIII – начала XV века были скованы предписанным им крестовокупольным типом храма (см. п. 1) и запретом на готический скульптурный декор зооантропоморфного типа (см. п. 5). Они не могли и разгрузить стены – из-за наличия сверху больших и тяжелых барабанов. Но они, как мы показали в п. 6, все же выражали свою связь с западноевропейской архитектурной мыслью доступными им способами – по возможности увеличивая внутреннее пространство храмов, применяя ряд «европейских» приемов архитектурного декора, устраивая готические ниши, пробивая пусть миниатюрные, но розы, и строя храмы из «европейского» материала – белого камня.
И, возможно, «русская готика» стала одним из факторов, позволивших Твери, а затем и Москве в самые тяжелые времена политической зависимости от Орды не потерять духовную самостоятельность, не выпасть из «мэйнстрима» мировой архитектурно-художественной мысли и не изменить свою культурную ориентацию на наиболее цивилизованные страны мира.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Храмы Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XV века
Ростовское княжество:
– Борисоглебская церковь в Ростове Великом. 1287 год. Небольшой четырехстолпный одноапсидный храм. Была выстроена в бутовой технике (с применением опалубки) с последующей облицовкой тонкими плитами белого камня1. Сохранилась примерно на 2/3 высоты под кирпичным храмом 1761 года.
Рязанское княжество:
– церковь, предшествовавшая Успенскому собору в Коломне (до 1300 года принадлежавшей Рязанскому княжеству). Конец XIII века2. О типе и плане храма сведений нет;
– Успенский (ныне Христорождественский) собор в Переславле-Рязанском (современная Рязань). Конец XIV века. Четырехстолпный трехапсидный храм. Полностью перестроен из кирпича в 1598–1606 годах;
Тверское великое княжество:
– Спасский собор в Твери. 1285–1290 годы. Предположительно четырехстолпный трехапсидный храм3. В ХVII веке на его месте построен кирпичный собор;
– церковь Рождества Богородицы в селе Городня Тверской области. Конец XIII – начало XIV века4. Четырехстолпный трехапсидный храм на подклете. Сохранилась;
– церковь, предшествовавшая храмам рубежа XIV–XV веков в Старице. XIV век. О типе и плане храма сведений нет;
– собор Федора Стратилата Федоровского монастыря в Твери. 1323–1325 годы. О типе и плане храма сведений нет. Не сохранился;
– Архангельский собор в Старице. Конец XIV – начало XV века. Четырехстолпный трехапсидный храм. Разрушен в Смутное время;
– церковь Николы в Старице. Начало XV века. Небольшой бесстолпный одноапсидный храм. Разрушена в Смутное время;
Московское великое княжество:
– церковь Зачатия Иоанна Предтечи на Городище («Городищенская» церковь) в Коломне. Начало XIV века5. Бесстолпный храм с угловыми пилонами. Верх перестроен из кирпича в XVI веке;
– Никольская церковь в селе Каменском Наро-Фоминского района Московской области. Начало XIV века6. Бесстолпный храм с угловыми пилонами. Сохранилась;
– Старо-Никольский (ныне Петропавловский) собор в Можайске. Начало XIV века7. Четырехстолпный трехапсидный храм на подклете. Перестроен из кирпича в XIX веке с копированием старинных форм;
– Успенский собор в Москве. 1326–1327 годы. Четырехстолпный трехапсидный храм с тремя притворами8. Разобран в начале 1470-х годов в связи со строительством нового собора;
– церковь-колокольня Иоанна Лествичника в Москве. 1329 год. Октагональный одноапсидный храм столпообразной формы9. Верх разобран в 1505 году, нижняя часть – в XVII веке10;
– Петроверигский придел Успенского собора в Москве. 1329 год. О типе и плане сведений нет. Разобран вместе с собором в начале 1470-х годов;
– cобор Спаса на Бору в Москве. 1330 год. Четырехстолпный трехапсидный храм. Перестроен (возможно, из белого камня11) в 1527 году, затем в XVIII веке частично из белого камня, частично из кирпича;
– Архангельский собор в Москве. 1333 год. Вероятно, четырехстолпный трехапсидный храм. В 1505 году разобран, на его месте Алевизом Новым был построен новый кирпичный собор;
– придел-притвор собора Спаса на Бору в Москве. 1350 год. О типе и плане сведений нет. Разобран вместе с собором в XVI веке.
– церковь Михаила Архангела в Нижнем Новгороде. 1359 год. Построена на месте храма 1227–1229 годов. Четырехстолпный трехапсидный храм с тремя притворами. В XVII веке на ее месте был построен кирпичный храм;
– собор Чуда Архангела Михаила Чудова монастыря в Москве. 1365 год. Вероятно, четырехстолпный трехапсидный храм. Перестроен из кирпича в 1501 году, разобран в ХХ веке;
– Успенский собор Симонова монастыря в Москве. 1379–1405 годы. Вероятно, четырехстолпный трехапсидный храм. Перестроен из кирпича в 1540-х годах, взорван в ХХ веке;
– Успенский собор в Коломне. 1379–1382 годы. Трехглавый шестистолпный трехапсидный храм на подклете. Обрушился во время строительства, вскоре был восстановлен и простоял до 1672 года, когда на его месте был построен кирпичный собор;
– церковь Рождества Богородицы в Московском кремле. 1393 год. Четырехстолпный трехапсидный храм. Верх обрушился в 1479 году. В начале XVI века храм выше хор перестроен из кирпича;
– Благовещенский собор в Москве. Середина 1390-х годов12. Бесстолпный одноапсидный храм на подклете13. Перестроен из белого камня (трехапсидным с угловыми пилонами14) в 1416 году, из кирпича в 1484–1489 годах. От первого храма сохранился подклет;
– Богоявленский собор Богоявленского монастыря в Москве «за торжищем». Рубеж XIV и XV веков15. Четырехстолпный трехапсидный храм. Разрушен после пожара 1684 года, на его месте построен новый кирпичный храм;
– Можайск, церковь Иоакима и Анны. Начало XV века. Четырехстолпный трехапсидный храм. Перестроена из кирпича в XIX веке, от первого храма уцелела северная стена;
– Звенигород. Успенский собор «на Городке». Около 1400 года. Четырехстолпный трехапсидный храм. Сохранился;
– Звенигород. Собор Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря. Начало XV века. Четырехстолпный трехапсидный храм. Сохранился;
– Москва. Вознесенский собор Вознесенского монастыря в Кремле. 1407–1467 годы. Четырехстолпный трехапсидный храм. Разобран в 1516 году. На его месте был построен кирпичный храм, уничтоженный в ХХ веке;
– Троице-Сергиева Лавра. Троицкий собор. 1422–1427 годы. Четырехстолпный трехапсидный храм. Сохранился;
– Москва. Андроников монастырь. Собор Спаса Нерукотворного. До 1427 года. Четырехстолпный трехапсидный храм. Верх обрушился в пожар 1812 года, храм отреставрирован в 1960–1961 годах с рядом искажений16.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.
2. Комеч А.И. Архитектура Владимира 1150–1180-х гг. Художественная природа и генезис «русской романики». В кн. Древнерусское искусство. Русь и страны византийского мира. XII век. СПб, 2002.
3. Заграевский С.В. Начало «русской романики»: Юрий Долгорукий или Андрей Боголюбский? М., 2005 (далее – Заграевский, 2005). Статья находится на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.
4. Иоаннисян О.М. Основные этапы развития Галицкого зодчества. В кн.: Древнерусское искусство. Художественная культура Х–первой половины XIII в. М. 1988. (Далее – Иоаннисян, 1988). С. 42.
5. Подробное обоснование времени начала белокаменного строительства в Суздальской земле см. в кн.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2001 (далее – Заграевский, 2001).
6. Подробно о подразделении декора на орнаментальный и зооантропоморфный см. в кн. Заграевский, 2001. С. 6.
7. Под послемонгольским временем мы будем понимать «послебатыевское» – после зимы 1237–1238 годов.
8. Цит. по кн.: Воронин Н.Н.
Зодчество Северо-Восточной Руси XI–XV веков.
Т.
9. Подробнее см.: Заграевский, 2005; Заграевский, 2001.
10. Заграевский, 2001. С. 82.
11. Подробнее см.: Заграевский,
2005; Заграевский, 2001; С.В.Заграевский.
Апология ростовского летописца (к вопросу о датировке храмов Юрия Долгорукого).
В кн.: Материалы областной краеведческой конференции, посвященной столетию со
дня рождения Н.Н.Воронина (19 апреля
12. Подробнее см.: Заграевский, 2005; Заграевский, 2001.
13. Строительство Успенского собора и Золотых ворот во Владимире началось в 1158 году (про Успенский собор мы можем сказать еще точнее – он был заложен 8 апреля). Значит, зодчий от Барбароссы, чтобы успеть ознакомиться с местным опытом белокаменного строительства, а затем определить планы и размеры своих будущих построек, должен был прибыть во Владимир не позднее осени–зимы 1157 года. А Юрий Долгорукий умер 15 мая 1157 года. Если даже предположить, что Андрей, став великим князем, немедленно послал посольство к Барбароссе за мастерами, все равно он не успел бы их получить осенью–зимой 1157 года. Подробнее см.: Заграевский, 2005.
14. Появление зооантропоморфного декора вышло за рамки простого украшения стен храмов и столкнулось с одним из многовековых «камней преткновения» церковной догматики – со Второй Священной заповедью: «Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им...» (Исх. 20:4).
Юрий Долгорукий, потратив много лет на разведку каменоломен, начал строить свои храмы в условиях крайне напряженных взаимоотношений с киевским митрополитом и ростовским епископом, которым в начале 1150-х годов был Нестор, поставленный на кафедру, как обосновывал автор этого исследования, врагом Долгорукого – митрополитом Климентом в конце 1140-х годов (подробнее см.: Заграевский, 2005).
В связи с этим полное отсутствие на храмах Юрия каких-либо попыток создания зооантропоморфного декора имеет следующее объяснение: так выглядел компромисс между князем и церковью (подробнее см.: Заграевский, 2005). И мы вправе утверждать, что этот компромисс – согласие митрополита (соответственно, и благословение епископа) на постройку в Суздальской земле в 1152 году белокаменных храмов с «универсальным» романским орнаментальным декором – был серьезной победой Долгорукого. Даже несмотря на то, что князю пришлось пойти на уступки в области декора.
Подробнее о вопросах декора на храмах Долгорукого см.: Заграевский, 2005.
15. Там же.
16. Воронин Н.Н. Указ. соч., т. 1, с. 332.
17. Богословско-схоластические основы готики, в частности, рассмотрены в труде: Э.Панофский. Готическая архитектура и схоластика. В кн.: Богословие в культуре средневековья. Киев, 1992.
18. Шуази О. История архитектуры. М., 1937, т. 2, с. 239.
19. Суслов В.В. Материалы к истории древней новгородско-псковской архитектуры. СПб., 1888. С. 12-14.
20. Некрасов А.И. Великий Новгород и его художественная жизнь. М., 1924. С. 47-50; А.И.Некрасов. Византийское и русское искусство. М., 1924. С. 86-89; А.И.Некрасов. Очерки по истории древнерусского зодчества XI–XVII века. М., 1936. С. 142-144, 150-152.
21. Романов К.К. Псков, Новгород и Москва в их культурно-художественных взаимоотношениях. В кн.: Изв. Российской Академии истории материальной культуры. Л., 1925. Т. 4.
22. Каргер М.К. Новгород Великий. М., 1946. С. 51-55; Каргер М.К. Новгородское зодчество. В кн.: История русского искусства. М., 1954. Т. 2. С. 46-50.
23. Максимов П.Н. Церковь Николы на Липне близ Новгорода. В кн.: Архитектурное наследство. 1952. Вып. 2; П.Н.Максимов. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова XI–начала XVI веков. В кн.: Архитектурное наследство. 1960. Вып. 12. С. 34-36.
24. Седов Вл.В. Церковь Николы на Липне и новгородская архитектура XIII в. во взаимосвязи с романо-готической традицией. В кн.: Древнерусское искусство. Русь. Византия. Балканы. XIII век. СПб., 1997. С. 393-412 (далее – Седов, 1997); Седов Вл.В. Церковь Федора Стратилата в Новгороде. В кн.: Общество историков архитектуры. Архив архитектуры. Вып. IX. М., 1997. С. 3-32; Вл.В.Седов. Церковь Спаса-Преображения на Ковалеве. В кн.: Общество историков архитектуры. Архив архитектуры XI. Новгородские древности. Вып.5. М., 2000. С. 54-56.
25. Там же.
26. Максимов П.Н. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова XI–начала XVI веков. В кн.: Архитектурное наследство. 1960. Вып. 12. С. 36-37.
27. Седов, 1997, с. 412.
28. Борисов Н.С. Иван III. М., 2000. С. 20.
29. Успенский Ф.И. История Византийской империи. М., 1997. Т. 1, с. 603.
30. Отсутствие сколь-нибудь значимых «балканских влияний» на зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII–первой трети XIV века показывал автор этого исследования (Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII–первой трети XIV века. М., 2003 (Далее – Заграевский, 2003). С. 94), на зодчество Северо-Восточной Руси конца XIV–первой трети XV века – Н.Н.Воронин (Воронин Н.Н. Указ. соч., т. 2, с. 367-370).
31. Заграевский, 2003. С. 81-111.
32. Там же.
33. Подъяпольский С.С. К вопросу о своеобразии архитектуры московского Успенского собора. В кн.: Успенский собор Московского Кремля. Материалы и исследования. М., 1985. С. 42.
34. Там же.
35. Баталов А.Л. Судьбы ренессансной традиции в
средневековой культуре. Итальянские формы в русской архитектуре XVI века. В
кн.: Искусство христианского мира. Вып.
36. Подробнее см.: Заграевский С.В. Юрий Долгорукий и древнерусское белокаменное зодчество. М., 2001 (далее – Заграевский, 2001). С. 134-136; Заграевский, 2003. С. 99-105.
37. Подробнее см.: Заграевский, 2002, с. 93-96; Заграевский, 2003, с. 51-53.
38. Огнев Б.А. Некоторые
проблемы раннемосковского зодчества. В кн.: Архитектурное наследство. Т.
39. Подробнее см.: Заграевский, 2003, с. 115-118.
40. Подробнее см.: Заграевский С.В. Вопросы архитектурной истории и реконструкции Георгиевского собора в Юрьеве-Польском. М., 2007 (далее – Заграевский, 2007). Таблица 1. Статья находится на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.
41. Вагнер Г.К. О своеобразии стилеобразования в архитектуре Древней Руси (возвращение к
проблеме). В кн.: Архитектурное наследство. Вып.
42. Там же.
43. Заграевский, 2003. С. 80.
44. Там же, с. 87.
45. Там же, с. 107.
46. Подробнее см.: Заграевский С.В. О формах глав (купольных покрытий)
древнерусских храмов. Тезисы статьи опубликованы в кн.: Материалы областной
краеведческой конференции (14 апреля
47..Воронин Н.Н. Указ. соч., т. 2, с. 259.
48. С.В. Кузнецовым на форуме Интернет-сайта www.sobory.ru была предложена следующая аналогия: если представить себе карту распространения готики и выделять на ней готическую архитектуру зеленым цветом, то Франция будет закрашена густой зеленью, Германия – зелёным цветом немного другого оттенка, Италия будет, к примеру, бирюзовой, Англия – буро-зелёной и т.д., а на предполагаемой «карте Руси» без специального спектрального анализа зеленый цвет будет вряд ли различим. Соответственно, общее и бесконтекстное употребление термина «русская готика» (как и термина «русская романика») будет аналогично закрашиванию «карты Руси» в ярко-зеленый цвет, что, конечно же, неправомерно.
Еще бо’льшим методологическим огрублением являются термины Д.С. Лихачева, претендующие на общую характеристику архитектуры таких отличных друг от друга регионов, как Северо-Западная и Северо-Восточная Русь: для XII – начала XIII века – «монументальный историзм» (Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 25), для XIV – первой половины XV века – «Предвозрождение» (Лихачев Д.С. Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого. М.-Л., 1962. С. 12). Последний термин был принят и Г.К. Вагнером (Г.К.Вагнер. Указ. соч., с. 26).
49. Аналог такого подхода – известная скульптура В.И. Демута-Малиновского «Русский Сцевола». Русский мужик, топором отрубающий себе руку, сопоставим с древнеримским прототипом лишь по одному признаку (и то не вполне аналогичному) – подвигу.
50. Вагнер Г.К. Указ. соч., с. 28.
51. В частности, см.: Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца X–начала XII в. М., 1987.
Примечания к Приложению
1. Иоаннисян О.М., Торшин Е.Н., Зыков П.Л. Церковь Бориса и Глеба в Ростове Великом. В кн.: Древнерусское искусство. Русь. Византия. Балканы. XIII век. СПб, 1997. С. 232.
2. Заграевский С.В. Зодчество Северо-Восточной Руси конца XIII – первой трети XIV века. М., 2003 (далее – Заграевский, 2003). С. 47.
3. Заграевский, 2003, с. 105.
4. Там же, с. 76.
5. Там же, с. 50.
6. Там же, с. 56-62.
7. Там же, с. 87.
8. Там же, с. 106.
9. Кавельмахер В.В., Панова Т.Д. Остатки белокаменного храма XIV в. на Соборной площади Московского кремля. В кн.: Культура средневековой Москвы XIV–XVII вв. М., 1995. С. 66.
10. Заграевский, 2003. С. 46.
11. Воронин Н.Н. Указ. соч., т. 2, с. 158.
12. Заграевский, 2003. С. 22.
13. Суханова А.А. Подклет
Благовещенского собора Московского кремля по данным архитектурных и
археологических исследований ХХ века (статья написана под руководством В.В.Кавельмахера). В кн.: Художественные памятники
Московского кремля. Материалы и исследования. Вып.
14. Там же.
15. Беляев Л.А. Древние монастыри Москвы (кон. XIII–нач. XV вв.) по данным археологии. М., 1994. С. 47-72.
16. Заграевский С.В. К вопросу о реконструкции Спасского собора Андроникова монастыря. М., 2004. Статья находится на Интернет-сайте www.zagraevsky.com.
Все материалы, размещенные на сайте, охраняются авторским правом.
Любое воспроизведение без ссылки на автора и сайт запрещено.
© С.В.Заграевский